Тайна белорусской хромосомы

В вопросе, отличаются ли белорусы и представители других славянских народов от русских, слишком много политики и слишком мало науки. Россияне говорят, что белорусы — те же русские, только трудолюбивее и спокойнее. Лукашенко утверждает, что Россия могла бы напоминать Белоруссию, если бы не коррупция в госаппарате и не чековая приватизация в 90-х. Но так ли это?

Чтобы окончательно поставить точку в этом вопросе, необходимо обратиться к исследованиям ученых. Тем более, что вопрос изучался. Так, в 2005—2010 годах в Институте генетики и цитологии Национальной академии наук Белоруссии было проведено исследование генофонда белорусов по данным о трех типах генетических маркеров — аутосомных, митохондриальных и Y-хромосомы. Выявилось, что белорусы на генетическом уровне больше похожи на поляков и сербов, чем на русских. В целом, генофонд белорусов можно охарактеризовать как европейский, но фактически он ближе по связям с народами Южной Европы, чем Восточной. Более-менее белорусы схожи (с точки зрения генетики, конечно) с жителями Смоленской и Белгородской областей России.

Доктор биологических наук, антрополог и генетик Алексей Микулич, исходя из антропологических признаков и данных по группам крови, выявил, что белорусы если с кем и схожи — так это только с жителями Черниговщины (Украина), Смоленщины, Брянщины (Россия) и так называемой Новой Мазовии (северо-восточные) регионы Польши).

Люди, которые жили и в Белоруссии, и в России, в один голос утверждают, что различия между двумя народами заметно сильнее, чем говорят политики. "Росбалт" опросил пятерых белорусов, живущих в России более трех лет, и троих россиян, перебравшихся в Белоруссию еще в начале 2000-х гг. Все они рассказывают примерно одно и то же.

Так, например, белорусы пренебрежительно относятся к "халяве" и легкому заработку. В отличие от России, в Белоруссии детям почти никогда не читают сказки об исполняющих желания щуках, золотых рыбках и тому подобных превратностях судьбы. "Иван-дурак" как лирический образ в Белоруссии так и не прижился и не стал образцом национального поведения. Большинство белорусов (а у нации нет доступа к нефтедолларам и другим природным богатствам) уверены: чтобы заработать, нужно обладать в первую очередь трудолюбием, а не связями, знакомствами и удачей. В легкий способ стать миллионерам белорусы в большинстве своем не верят.

Белорусы на каком-то очень глубоком уровне не переносят коррупцию и нарушение законов. Не стоит удивляться, если белорус на таможне "сдаст" россиянина, пытающегося незаметно от проверяющих провести в страну 10 литров водки и пять блоков сиграет. Не стоит быть уверенным в том, что если белорус дал кому-то взятку, то он не будет рассказывать об этом в прокуратуре или писать жалобы. Коррупция здесь не органична, а коррупционеры – "преступники похуже убийц".

В Белоруссии органически не переваривают мусор и разруху. Улицы здесь чисты не только потому, что такой порядок навел Лукашенко, но и потому, что за брошенный на тротуар бычок можно в любой момент получить оплеуху от того, кто стоит на той же остановке и тоже ждет своего троллейбуса. Заваленное мусором подворье и обветшалый забор в деревне — редкость, встречающаяся разве что только у немощных пенсионеров. Если во дворе жилого дома в Минске много снега, люди договариваются, берут в одно и то же время вечером лопаты и все вместе очищают парковочное пространство от снега – гастарбайтеры белорусам не нужны. Если кто-то предварительно расчистил парковочное место для себя, он может быть уверен: его место вечером не займет никакой наглец. Тут так не принято.

В отличие от России, в Белоруссии не принято выставлять напоказ свое богатство. В Минске почти нет "Феррари" и "Бентли", хотя богатых людей хватает. Белорусские бизнесмены не становятся фигурантами историй о недостойном поведении на западных курортах. Наконец, в Белоруссии никто никогда не скажет вам правду о том, сколько зарабатывает. Даже в семьях муж занижает свой доход в разговорах с женой. Скромность — отличительная черта этой нации. У кого не спросишь, дела идут "более-менее", "так себе" и "никак".

А еще белорусы очень экономные. Они редко готовы переплачивать за такси, сервис, хорошее обслуживание, удобство. Здесь редко покупают "красивые" номера на авто, редко селятся в гостиницах VIP-класса и редко заказывают устриц в ресторанах.

Белорусы, в отличие от россиян, гораздо легче идут на контакт и знакомятся с людьми. Но у большинства жителей этой страны очень мало друзей: дружить так, чтобы отдавать друг другу "последнюю рубашку", здесь не принято. Белорусы хитрее и чаще дружат ради выгод и различных "бонусов". Не стоит забывать и о том, что белорусы, как правило, более жадные, чем русские. Угощать друг друга "пивом" "просто так", давать друг другу в пользование свой автомобиль, помогать на безвозмездной основе вам здесь никто не будет. По крайней мере, если вы не близкий друг или не член семьи.

А еще белорусы терпеть не могут, когда кто-то в открытую при них нарушает правила. Будь то попытка пролезть без очереди в кабинет чиновника, нарушение ПДД или попытка провести тендер "по дружбе". Страна живет по уставу или, как выразился один знакомый россиянин, "ходит строем".

В труде белорусы, в отличие от россиян, исполнительны, но реже проявляют инициативу. Белорус — отличный специалист или менеджер среднего звена, но брать на себя большую ответственность (скажем, определять развитие компании) он, чаще всего, не будет.

Кстати, в России тоже занимались сравнительными генетическими исследованиями. В 2000 году на эти же исследования "Российский фонд фундаментальных исследований" выделил грант ученым из лаборатории популяционной генетики человека Медико-генетического центра Российской академии медицинских наук. Выводы были тоже весьма нетривиальными: русские ближе к финнам, нежели к белорусам.

Впрочем, генетика, как учил тов. Лысенко, есть "продажная девка империализма". Кто знает, может, эти гранты и выделялись только для того, чтобы сделать дополнительный акцент на наших различиях? В Белоруссии, кстати, многие так и думают.


Максим Швейц

http://www.rosbalt.ru/exussr/2012/12/24/1075304.html

Redrawing the Tree of Life

by Carl Zimmer

In 1837, Charles Darwin scribbled a simple tree in a notebook and scrawled above it, “I think.”

That little doodle represented a big idea: that species were descended from common ancestors. They looked different from each other today thanks to the differences that evolved after their lineages split.

It wasn’t until 1859 that Darwin presented this idea–buttressed by hundreds of pages of argument and evidence–to the public, in his book On the Origin of Species. He included a tree-like diagram in the book to illustrate his concept of how species evolved over time.

In neither of these two pictures did Darwin actually use the names of real species. But as biologist Theodore Pietsch explains in his wonderful new book, Trees of Life: A Visual History of Evolution, Darwin did try to map the kinship of some real species. In 1868, for example, he sketched a tree with humans on one branch and other primates on the others.

Generations of evolutionary biologists have continued to draw more extensive ones–trees that encompass not just primates, not just mammals, not just animals, but all living things.

A tree of life is a visual hypothesis. It’s a statement about how a scientist thinks species are related to one another, an arrangement that best explains the data the scientist can analyze. Those data grow over the years, as scientists find new species, as they find new methods for comparing more species at once, and as they find new things in those species to compare. And along the way, new hypotheses replace old ones.

Darwin could only compare humans to other primates based on their anatomy. In the mid-1900s, scientists began opening up a new lode of information to mine: DNA. There’s not much anatomy you can use to compare E. coli to a mountain lion, but both species share a number of genes, each with its own modified version.

In the 1970s, Carl Woese of the University of Illinois and his colleagues started comparing bits of genetic material across a vast span of species, and drew an entire tree of life. It displayed a stunning large-scale structure. All life, they found, belonged to three great branches. And the next couple decades only strengthened the hypothesis that life belonged to three great domains. This tree, from 1997, is the work of Norman Pace of the University of Colorado.

One branch was our own, the eukaryotes. This branch includes animals, plants, fungi, and protozoans. Eukaryotes share a lot in common. For example, our DNA is packed in a nucleus, where it’s coiled up into packages called chromatin.

Another branch were the bacteria. This familiar lineage includes E. coli and lots of microbes you haven’t heard of. They have no nucleus, and they copy their genes with enzymes not found in eukaryotes.

And the third branch came out of the blue: the archaea. The species that Woese put on this branch were thought to be no different from bacteria, except that they were odd methane-producing microbes that turned up in swamp bottoms and other in nasty places. When Woese and others compared these species, they discovered some unique traits, such as certain types of molecules in their membranes. (In later years, scientists have found archaea in lots of environments, from the open oceans to our bodies, so they don’t deserve their initial reputation for extreme living.)

The three-domain tree continued to gain support as the years passed, and as more species came to light. But things, as they often do, got complicated.

For one thing, it became clear that some genes were not staying on their branches. DNA from one species can sometimes be delivered to the genome of another.

That’s how antibiotic resistance spreads from microbe to microbe in your gut, for example. Huge portions of the genomes of species like E. coli were inherited from other lineages.

Some scientists have argued that this transfer of genes obliterates the tree-like structure of evolution. But a lot of the scientists I’ve talked to don’t go so far. They think of those shuttling genes as cars taking side roads to move from one superhighway to another. The flow of traffic still runs recognizably down the interstates.

Meanwhile, a second complication emerged. Maybe there were not three big branches, but just two. James Lake of UCLA first proposed this idea in 1984. He examined the protein-making factories of cells, called ribosomes. The ribosomes of eukaryotes were more similar to some kinds of archaea than others. That suggested to Lake a close kinship. In other words, we are just another branch of the archaea.

The latest test of this idea appears in the December issue of the Proceedings of the Royal Society (open access). It was carried out by Martin Embley of the University of Newcastle and his colleagues. They included some newly discovered archaea that are quite different from previously known species. They compared 41 proteins sequences from all the species, as well as 64 genes among the archaaea and the eukaryotes. Instead of just building a single tree, they constructed many trees from the genes and proteins and then compared them to each other to find the best fit to the data. They consistently found that eukaryotes fit best within the archaea, not on a separate branch.

Tom Williams, the lead author on the new paper, kindly made this figure to show the two alternatives they tested. We are on the green branch, the eukaryotes. The blue rectangle indicates the major branches of the archaea. “TACK” refers to four of those lineages. In the three-domain hypothesis, on the left, our ancestors split off from the ancestors of archaea. Williams, Embley, and their colleagues rejected that hypothesis and put eukaryotes within the Archaea, most closely related to the TACK microbes. It’s not clear which of them is our closest relatives, but the scientists are emphatic about one thing: there are not three domains of life.

Why does this matter? For many reasons. Our ancestry runs through the ancestry of archaea. And by looking at archaea, we may be able to discern some key steps on the path to our eukaryote cells. Our cells have skeletons, for example: molecular scaffolding that give them structure and which they can reassemble to travel from one place to another. Recently, scientists have discovered archaea with two components of our skeleton: actin and tubulin. And in the new journal eLife, Corey Nislow and his colleagues report the discovery of the same coiled-up chromatin in archaea.

In other words, a lot of what we think of as the eukaryote cell may have already evolved over 2 billion years ago in our archaea ancestors–features that stil survive in some archaea today. This proto-eukaryote cell may have been like a chassis, onto which genes from bacteria were plugged in. And at some point, an entire bacterium snuck into our ancestors. Today, we use it to generate energy with oxygen.

****

Postscript: In working on this piece, I contacted some experts on the tree of life. Most favored the two-domain tree Embley argues for. “I’m pretty sure that the three domain hypothesis has been falsified,” James McInerney of the National University of Ireland told me.

I also contacted Norman Pace, who published the three-domain tree I reprinted above, to get his thoughts. But he didn’t get back in touch until after I had published this post.

Pace is not convinced by Embley’s new work. Every scientist who uses molecular data to build a tree of life has to rely on a model for how DNA evolves–whether some sites are more prone to mutation than others, for example. Pace suspects that the models of scientists like Embley and Lake are using are joining together branches in misleading ways. He argues that the molecules found in the membranes of all archaea are so different from those found in all eukaryotes that they must be separate domains.

“In short, my faith in the three domain tree is not fazed,” says Pace.

Image: A detail of a tree of birds by Max Furbringer, 1888. Universitätsbibliothek Heidelberg, via Creative Commons

[Update 12/20 3 pm: Fixed date of Darwin's sketch]

Redrawing the Tree of Life http://phenomena.nationalgeographic.com/2012/12/20/redrawing-the-tree-of-life/#.UNXRvir9_MA.twitter via @via

Childhood trauma leaves mark on DNA of some victims

by MedicalXpress

Abused children are at high risk of anxiety and mood disorders, as traumatic experience induces lasting changes to their gene regulation. Scientists from the Max Planck Institute of Psychiatry in Munich have now documented for the first time that genetic variants of the FKBP5 gene can influence epigenetic alterations in this gene induced by early trauma. In individuals with a genetic predisposition, trauma causes long-term changes in DNA methylation leading to a lasting dysregulation of the stress hormone system. As a result, those affected find themselves less able to cope with stressful situations throughout their lives, frequently leading to depression, post-traumatic stress disorder or anxiety disorders in adulthood. Doctors and scientists hope these discoveries will yield new treatment strategies tailored to individual patients, as well as increased public awareness of the importance of protecting children from trauma and its consequences.

Abused children often suffer from trauma throughout their adult lives. Patients that were exposed to trauma in early childhood can express their anxieties through drawings. Credit: MPI of Psychiatry

Many human illnesses arise from the interaction of individual genes and environmental influences. Traumatic events, especially in childhood, constitute high risk factors for the emergence of psychiatric illnesses in later life. However, whether early stress actually leads to a psychiatric disorder depends largely on his or her genetic predisposition.

Research Group Leader Elisabeth Binder of the Max Planck Institute of Psychiatry examined the DNA of almost 2000 Afro-Americans who had been repeatedly and severely traumatised as adults or in childhood. One-third of trauma victims had become ill and was now suffering from post-traumatic stress disorder. The risk of developing post-traumatic stress disorder rose with increasing severity of abuse only in the carriers of a specific genetic variant in the FKBP5 gene. FKPB5 determines how effectively the organism can react to stress, and by this regulates the entire stress hormone system. The scientists hoped to cast light on the mechanisms of this gene-environment interaction by comparing modifications of the DNA sequence of victims who had not become ill with that of those who had.

continue to source article at medicalxpress.com


Richard Dawkins Foundation for Reason and Science Tags: дети и родители, наука, in english

Scientists warn of sperm count crisis

by Jeremy Laurance

 

The reproductive health of the average male is in sharp decline, the world's largest study of the quality and concentration of sperm has found.

Between 1989 and 2005, average sperm counts fell by a third in the study of 26,000 men, increasing their risk of infertility. The amount of healthy sperm was also reduced, by a similar proportion.

The findings confirm research over the past 20 years that has shown sperm counts declining in many countries across the world. Reasons ranging from tight underwear to toxins in the environment have been advanced to explain the fall, but still no definitive cause has been found.

The decline occurred progressively hroughout the 17-year period, suggesting that it could be continuing.

The latest research was conducted in France but British experts say it has global implications. The scientists said the results constituted a "serious public health warning" and that the link with the environment "particularly needs to be determined".

The worldwide fall in sperm counts has been accompanied by a rise in testicular cancer – rates have doubled in the last 30 years – and in other male sexual disorders such as undescended testes, which are indicative of a "worrying pattern", scientists say.

continue to source article at independent.co.uk


Richard Dawkins Foundation for Reason and Science

Реликтовое излучение как один из аргументов существания Мультивселенной. Изображение PhOtOnQuAnTiQuE

Суп из гвоздя

Ведущий эволюционист рассказал о Мультивселенной и антропном принципе

Один из ведущих мировых специалистов по происхождению жизни и самый цитируемый биолог российского происхождения Евгений Кунин опубликовал книгу, в которой утверждает, что генетический код возник случайно, а объяснение возникновения жизни невозможно без привлечения антропного принципа. Научные работы Кунина не раз попадали в рубрику "Прогресс", поэтому "Лента.ру" решила поговорить с ним об эволюции, случайности и Мультивселенной.

читать дальше...
http://lenta.ru/articles/2012/11/30/koonin/